Неточные совпадения
— Фабричные, мастеровые, кто наделы сохранил, теперь продают их, — ломают деревню, как гнилое дерево! Продают землю как-то зря. Сосед мой, ткач, продал полторы десятины за четыреста восемьдесят целковых, сына обездолил,
парень на крахмальный завод нанялся. А печник из села, против нас, за одну десятину
взял четыреста…
Два
парня в новых рубахах, сшитых как будто из розовой жести, похожие друг на друга, как два барана, остановились у крыльца, один из них посмотрел на дачников, подошел к слепой,
взял ее за руку и сказал непреклонно...
— На Урале группочка парнишек эксы устраивала и после удачного поручили одному из своих товарищей передать деньги, несколько десятков тысяч, в Уфу, не то — серым, не то — седым, так называли они эсеров и эсдеков. А у
парня — сапоги развалились, он
взял из тысяч три целковых и купил сапоги. Передал деньги по адресу, сообщив, что три рубля — присвоил, вернулся к своим, а они его за присвоение трешницы расстреляли. Дико? Правильно! Отличные ребята. Понимали, что революция — дело честное.
— Ну-тка, ну-тка, покажи нам свою прыть! — сказал я молодому
парню, лихо сидевшему на облучке в нагольном тулупе и несгибаемых рукавицах, которые едва ему дозволяли настолько сблизить пальцы, чтобы
взять пятиалтынный из моих рук.
— Он и то с бурачком-то ворожил в курье, — вступился молодой
парень с рябым лицом. — Мы, значит, косили, а с угору и видно, как по осокам он ходит… Этак из-под руки приглянет на реку, а потом присядет и в бурачок себе опять глядит. Ну, мы его и
взяли, потому… не прост человек. А в бурачке у него вода…
Сидельцем на Фотьянке был молодой румяный
парень Фрол. Кабак держал балчуговский Ермошка, а Фрол был уже от него. Кишкин присел на окно и спросил косушку водки. Турка как-то сразу ослабел при одном виде заветной посудины и
взял налитый стакан дрожавшей рукой.
— Верно… Это ты верно, Деян, этово-тово, — соглашался Тит Горбатый. — Надо порядок в дому, чтобы острастка… Не надо баловать
парней. Это ты верно, Деян… Слабый народ — хохлы, у них никаких порядков в дому не полагается, а, значит, родители совсем ни в грош. Вот Дорох с Терешкой же и разговаривает, этово-тово, заместо того, штобы
взять орясину да Терешку орясиной.
Под влиянием этого же временного отсутствия мысли — рассеянности почти — крестьянский
парень лет семнадцати, осматривая лезвие только что отточенного топора подле лавки, на которой лицом вниз спит его старик отец, вдруг размахивается топором и с тупым любопытством смотрит, как сочится под лавку кровь из разрубленной шеи; под влиянием этого же отсутствия мысли и инстинктивного любопытства человек находит какое-то наслаждение остановиться на самом краю обрыва и думать: а что, если туда броситься? или приставить ко лбу заряженный пистолет и думать: а что, ежели пожать гашетку? или смотреть на какое-нибудь очень важное лицо, к которому все общество чувствует подобострастное уважение, и думать: а что, ежели подойти к нему,
взять его за нос и сказать: «А ну-ка, любезный, пойдем»?
Парфен и родные его, кажется, привыкли уже к этой мысли; он, со своей стороны, довольно равнодушно оделся в старый свой кафтан, а новый
взял в руки; те довольно равнодушно простились с ним, и одна только работница сидела у окна и плакала; за себя ли она боялась, чтобы ей чего не было,
парня ли ей было жаль — неизвестно; но между собой они даже и не простились.
— Нявесту
взяли! — отвечал
парень нехотя и протяжно.
И сердито ушла. Людмила тоже не решилась
взять бумажку; это еще более усилило насмешки Валька. Я уже хотел идти, не требуя с
парня денег, но подошла бабушка и, узнав, в чем дело,
взяла рубль, а мне спокойно сказала...
Суслов. А ведь она нарочно, для того, чтобы крепче
парня в руки
взять…
— А вот парня-то
возьми… Здоровенный…
Не имея детей и рассчитывая в будущем на племянника, он
взял его в руки; но так как это ни к чему не послужило, старик решил женить его, основываясь на том, что авось-либо тогда образумится
парень.
«Женится — слюбится (продолжал раздумывать старый рыбак). Давно бы и дело сладили, кабы не стройка, не новая изба… Надо, видно, дело теперь порешить. На Святой же
возьму его да схожу к Кондратию: просватаем, а там и делу конец! Авось будет тогда повеселее. Через эвто, думаю я, более и скучает он, что один, без жены, живет: таких
парней видал я не раз! Сохнут да сохнут, а женил, так и беда прошла. А все вот так-то задумываться не с чего… Шут его знает! Худеет, да и полно!.. Ума не приложу…»
— Так вот вы зачем! Вяжите его, отцы! Вяжите его, разбойника: он самый и есть злодей! — завопила Анна, после того как один из присутствующих
взял из рук ее лучину и защемил ее в светец. — Всех нас погубил, отцы вы мои! Слава те господи! Давно бы надыть! Всему он причиной; и парня-то погубил…
— Что ж ты молчишь, Ванюшка? Говори, с чего братья, шут их
возьми, застряли? — произнес Глеб, находивший всегда большое удовольствие раззадоривать друг против дружки молодых
парней, чтобы потом вдосталь над ними потешиться.
Парень-то, кажется, гол, с него
взять нечего; зато старцы…
— Ого-о! — сказал он. — Да ты — крепкий мальчишка! Не скоро износишься, нет,
парень!.. Ну, расти!.. Вырастешь — я тебя в кузню
возьму!..
Крутицкий. Но он, кажется,
парень с сердцем. Вы, говорит, ваше превосходительство, не подумайте, что я из-за денег. Звал меня в посаженые отцы: сделайте, говорит, честь. Ну, что ж не сделать! Я, говорит, не из приданого; мне, говорит, девушка нравится. Ангел, ангел, говорит, и так с чувством говорит. Ну, что ж, прекрасно. Дай ему Бог. Нет, а вы
возьмите, вот в «Донском». (Декламирует.)
Домна Пантелевна. Там еще, конечно, что Бог даст, а все-таки женихом зовем. Познакомилась она с ним где-то, ну, и стал к нам ходить. Как же его назвать-то? Ну и говоришь, что, мол, жених; а то соседи-то что заговорят! Да и отдам за него, коли место хорошее получит. Где ж женихов-то
взять? Вот кабы купец богатый; да хороший-то не
возьмет, а которые уж очень-то безобразны, тоже радость не велика. А за него что ж не отдать,
парень смирный, Саша его любит.
Доктор ничего не отвечал, а только припал головой к больному
парню. Когда он
взял его за руку, чтобы сосчитать пульс, больной с трудом открыл отяжелевшие веки, посмотрел на доктора мутным, бессмысленным взглядом и глухо прошептал всего одно слово...
Ну, поснедали купцы, запалили ружья, да и пошли в лес;
взяли с собой и
парня, Петруху-то; ну хорошо.
Вот, братцы, раз этак под утро приезжают к ним три купца: также поохотиться, видно, захотели; ну, хорошо; парнюха-то и выгляди у одного из них невзначай книжку с деньгами; должно быть, они с ярманки или базара какого к ним завернули; разгорелось у него сердце; а
парень, говорю, смирный, что ни на есть смирнеющий; скажи он сдуру солдатке-то про эвти деньги, а та и пошла его подзадоривать, пуще да и пуще,
возьми да
возьми: никто, мол, Петруха, не узнает…
Парень без шапки следом идёт и молчит. Прошли огороды, опустились в овраг, — по дну его ручей бежит, в кустах тропа вьётся.
Взял меня чёрный за руку, смотрит в глаза и, смеясь, говорит...
— Чего ты, — говорит, — Матвей, стесняешься? Женщину поять — как милостыню подать! Здесь каждой бабе ласки хочется, а мужья — люди слабые, усталые, что от них
возьмёшь? Ты же
парень сильный, красивый, — что тебе стоит бабу приласкать? Да и сам удовольствие получишь…
Мавра Тарасовна. Погоди, твоя речь впереди! Чтоб не было пустых разговоров, я вам расскажу, что и как тут случилось. Вышла Поликсеночка погулять вечером да простудилась, и должна теперь, бедная, месяца два-три в комнате сидеть безвыходно, а там увидим, что с ней делать.
Парень этот ни в чем не виноват, на него напрасно сказали; яблоков он не воровал —
взял, бедный, одно яблочко, да и то отняли, попробовать не дали. И отпустили его домой с миром. Вот только и всего, больше ничего не было — так вы и знайте!
Филицата. Ее дело молодое, а все одна да одна, — жалость меня
взяла… Ну, думаешь: поговорят с
парнем да и разойдутся. А кто ж их знал? Видно, сердце-то не камень.
— А я
возьму камень и по голове вас тресну, — почтительно объявил
парень.
Николай Назаров обогнул мыс, ловко загребая одним веслом, причалил,
взял вёсла и выскочил на мостик купальни. Посмотрев в воду, как в зеркало,
парень пригладил волоса, застегнул вышитый ворот рубахи, надел жилет, взглянул на часы и, взвесив их на ладони, неодобрительно покачал головою. Потом, перекинув через руку новый синий пиджак, не спеша пошёл в гору, двигая мускулами лица, точно выбирая выражение, с каким удобнее войти наверх.
Та же милостина — парню-то где
взять?
Груша Послушайте, девушки-красавицы, я вам притчу скажу. Была некоторая девка. Ну, вот, хорошо. Только девка-то дура. Ходил
парень к этой девке, разные речи говорил, только все обманывал: я, говорит, холостой, богатый, такой-сякой, немазаный. Я тебя люблю, за себя замуж
возьму… А выходит на деле-то — он женатый.
Конечно, по хозяйской части, как и в купеческом деле, много и глупого счастья бывает, а если насчет работников
взять, так все едино-единственно зависит от того, кто как ремесло в толк
взял, а другая главная пружина состоит и в том: каков ты и в поведении, особенно нонече, потому что народ год от года стал баловатее: иной
парень бывает по мастерству и не так расторопен, да поведения смирного, так он для хозяина нужней первейшего работника.
Только хитрый был
парень, куды! Слушал он, слушал меня, да потом, знать, ему надоело, чуть увидит, что я осерчал,
возьмет шинелишку да и улизнет — поминай как звали! день прошатается, придет под вечер пьяненький. Кто его поил, откуда он деньги брал, уж господь его ведает, не моя в том вина виновата!..
— В разум не
возьму, что за человек этот Патап Максимыч, — молвил Трифон. — Разве ты,
парень, корнями обвел его… Не родня ты ему, не сват, не брат… За что же он так радеет о тебе… Что тут за притча такая?
— А вот как
возьму лестовку да ради Христова праздника отстегаю тебя, — с притворным негодованьем сказала Аксинья Захаровна, — так и будешь знать, какая слава!.. Ишь что вздумала!.. Пусти их снег полоть за околицу!.. Да теперь, поди чай, парней-то туда что навалило: и своих, и из Шишинки, и из Назаровой!.. Долго ль до греха?.. Девки вы молодые, дочери отецкие: след ли вам по ночам хвосты мочить?
То разумей, что девку, мирским захребетником обцелованную, не то что хороший
парень, последний кабацкий пропойца за себя не
возьмет…
— Про это что и говорить, — отвечал Пантелей. —
Парень — золото!.. Всем
взял: и умен, и грамотей, и душа добрая… Сам я его полюбил. Вовсе не похож на других
парней — худого слова аль пустошних речей от него не услышишь: годами молод, разумом стар… Только все же, сама посуди, возможно ль так приближать его?
Парень холостой, а у Патапа Максимыча дочери.
Вынул каждый лесник из зепи [Зепь — кожаная, иногда холшовая, мошна привесная, а если носится за пазухой, то прикрепленная к зипуну тесемкой или ремешком. В зепи держат деньги и паспорт.] по грошу. На одном Захар накусил метку. Дядя Онуфрий
взял шапку, и каждый
парень кинул туда свой грош. Потряс старшой шапкой, и лесники один за другим стали вынимать по грошу.
— А я вот что, Алексеюшка, думаю, — с расстановкой начал Патап Максимыч. — Поговорить бы тебе с отцом, не отпустит ли он тебя ко мне в годы.
Парень ты золотой, до всякого нашего дела доточный, про токарное дело нечего говорить, вот хоть насчет сортировки и всякого другого распоряженья… Я бы тебя в приказчики
взял. Слыхал, чать, про Савельича покойника? На его бы место тебя.
—
Взял человечка, да не знаю, выйдет ли толк, — отвечала Манефа. —
Парень, сказывают, по ихним делам искусный, да молод больно… И то мне за диковинку, что братец так скоро решился приказчиком его сделать. По всяким делам, по домашним ли, по торговым ли, кажись, он у нас не торопыга, а тут его ровно шилом кольнуло, прости Господи, сразу решил… Какую-нибудь неделю выжил у него
парень в работниках, вдруг как нежданный карась в вершу попал… Приказчиком!..
— Потеря моя большая, и к самому празднику неприятно остаться без шубы, но я вижу, что
взять с тебя нечего, а надо бы еще тебе помочь. Если ты путный
парень, так я тебя на хороший путь выведу, с тем однако, что ты мне со временем долг отдашь.
—
Взять его! — скомандовал он жандармам — и
парня утащили в калитку.
Выступил из толпы молодой широкоплечий
парень, волосом черен, нравом бранчлив и задорен. Всем
взял: ростом, дородством, шелко́выми кудрями,
взял бы и очами соколиными, да они у Пимена завсегда подбиты бывали. Подошел он к Чапурину, шапку снял и глядит бирюком — коли, мол, что не так, так у меня наготове кулак.
— А отчего ж бы ей не пойти? — возразил Поликарп Андреич. — Чем
парень не вышел?
Взял и ростом, и дородством, не обидел его Господь и красой, и разумом. Отборный жених. А главное то
возьми в расчет, что ведь миллионщица! После отца одной ей все достанется.
И на всякую работу по́ дому только его
взять, во всяком крестьянском обиходе, бывало, его только
взять, смышленый по всему
парень был, любоваться, бывало, только на него.
Парень плюнул, крякнул,
взял в кулак косу своей невесты и начал карать зло. Карая зло, он, незаметно для самого себя, пришел в экстаз, увлекся и забыл, что он бьет не Трифона Семеновича, а свою невесту. Девка заголосила. Долго он ее бил. Не знаю, чем бы кончилась вся эта история, если бы из-за кустов не выскочила хорошенькая дочка Трифона Семеновича, Сашенька.
— Царствие небесное, готов… На месте. Эх, жаль, хороший человек был: вот тоже кланялся
парень, a она свое
взяла, — сокрушались товарищи.
— Да, кряжистые мужички у вас! Никакой их пропагандой не прошибешь. Придется нам тут поработать. Вот Гребенкин у вас в ревкоме
парень, видно, дельный. Его
возьмем в помощь.
— Милости прошу, — ответил Теркин полушутливо, но тотчас же про себя прибавил: «тебя я не прочь
взять, ты ловкий и душевный
парень; только надо тебя будет маленько подтягивать».